Актуальные вопросы тюркологических исследований

XXXIII–XXXIV Kononov Memorial Lectures 54 переправливаючися чрез Днепр под Черкас болши 4000 людей утопи- ли…» [12: ф. 79, д. 163, л. 68об.]. Понятно, что здесь мы имеем довольно субъективную оценку, сталкиваемся с определенной «подтасовкой», но, как видим, и такое мнение все же присутствовало. Неудивительно, что в создавшихся обстоятельствах Собеский вынужден был искать обходные пути разрешения ситуации — к Тяпкину попал не только текст грамоты крымского владетеля Собескому [20: 68], но и «копия» грамоты хану самого короля [12: ф. 79, д. 164, л. 161–161об.]. Теплоту и особую тесноту отношений показывает и то, что пре- бывавший в июне 1674 г. в Речи Посполитой представитель Селямет- Гирея был размещен в особо комфортных условиях, в непосредствен- ной близости от резиденции польского монарха. «…Калгин посланец стоит против королевского двора из ворот ворота…» [12: ф. 79, д. 163, л. 51], — возмущался резидент (которому жилья «и вдали не дадут»). Вдобавок, характеризуя общение Собеского и Селямет-Гирея, Тяпкин написал: «Калга королю полскому… названой брат» [12: ф. 79, д. 163, л. 45]. Более того, через «грека» Кириака Иссаровича (Кирьяк Исаев[ич]) московский дипломат получил вести, что «калга салтан пошол ис Под- гайцов против государевых людей по совету с королем полским…» [12: ф. 79, д. 163, л. 45]. Совершенно очевидно: в польско-татарских пере- говорах 1674 г. Ян III вместе со своим окружением возлагали большие надежды именно на Селямет-Гирея, хотя долгое время его роль в этом деле преуменьшалась в пользу хана [29: 48, 49, 68, 107, 108]. Не нарушил идиллию и конфуз с крымским посланником, случив- шийся при передаче гостинцев польскому государю: «И в дарех двух коней ему прислал… Сказывают, в загонех в полских войсковых стадах побраны ныне недавно и узнали их некоторые жолнеры…» [12: ф. 79, д. 163, л. 38]. Встреча прошла в «закрытом режиме», свои намерения Ян III стремился утаить от сторонников продолжения войны, из-за чего пришлось отказаться от лишней помпы — «и листы у того посланца принял королевское величество некоролевским обычаем…» [12: ф. 79, д. 163, л. 38]. Кажущийся «прогресс» польско-крымских сношений мог побудить польское командование приостановить военные приготовления, други- ми словами, «о королевском походе сперва чаяли скорого походу, а ныне утихл…» [12: ф. 79, д. 164, л. 32–32об.]. В сообщении от 17 (27) августа 1674 г. московский резидент доносил: «А войска конных и пеших жол-